Гексаграмма Ицзин 31

Сядьте на моё место

Это длинная личная история, но я думаю что она заинтересует вас. Если вы найдёте время прочесть её, я хочу чтобы вы обратили внимание на то как мои убеждения (мой контекст) смещались со временем и как радикально они повлияли на мои результаты.

На протяжении половины своей жизни я гнался за контекстом, который бы дал мне наилучшую возможную жизнь. Конечно, это странная гонка, так как она подразумевает поиск контекста, в то же самое время постоянно находясь внутри одного из них. Другими словами, понятие «наилучшая возможная жизнь» также является частью любого контекста, поэтому мне приходится искать контекст, который бы определял это понятие и обеспечивал средства для его реализации.

Эта гонка началась для меня почти случайно, но со временем я начал сознательное преследование.

Нимб

Первую половину своей жизни, до 17 лет, я был христианином-католиком, крещённым и убеждённым. Я прошёл восемь лет общей церковной школы, а затем четыре года старшей католической школы. Несколько лет я был бойскаутом и заслужил награду Ad Altare Dei («К Божьему алтарю» — программа Национального католического комитета скаутов — прим.переводчика). Я ежедневно молился и принимал за чистую правду всё то, чему меня учили. Каждое воскресенье наша семья ходила в церковь. Все мои друзья и родственники были христианами, поэтому я ничего не знал о других системах убеждений. Мой отец в молодости был мальчиком при алтаре, а его брат (мой дядя) — католический священник. Один из моих двоюродных братьев — член «Лагерного крестового похода за Христа». В старших классах я иногда посещал религиозные богадельни и работал в общинах, в госпиталях и в детских садах для детей-инвалидов. Я считал, что всю жизнь буду католиком.

Нечестивые слухи

К концу первого года старшей школы я прошёл через испытание, которое описал бы как пробуждение. Как будто внезапно включилась новая часть моего мозга, подтолкнув меня к высшей ступени сознательности. Возможно, это был просто побочный эффект процесса взросления. Я начал открыто подвергать сомнению те убеждения, которые закладывались в меня с детства. Слепое принятие того, чему меня учили, больше не устраивало меня. Я хотел заглянуть за кулисы, искоренить все противоречия и вообще понять, имели ли мои убеждения смысл. Я начал задавать множество вопросов, но обнаружил что очень мало людей желает честно обсуждать их. Большинство людей просто переставали обращать на меня внимание или занимали глухую оборону. Но я был не враждебен к ним, а просто очень любопытен. В моей семье обсуждать всё это было не принято, но я нашёл нескольких отзывчивых учителей. Моя средняя школа (Loyola High в Лос-Анджелесе) была иезуитской школой, а для священников иезуиты были очень либеральными людьми.

Тем не менее я был разочарован. Я понял, что несмотря на своё образование и гораздо больший жизненный опыт, очень малое число моих друзей и учителей когда-либо открыто подвергали сомнениям свои убеждения. И это в свою очередь поселило огромное сомнение во мне. Я думал: «Если все просто слепо принимают всё это, и никто даже не сомневается, почему я должен в это верить?» На протяжении месяцев сомнение лишь росло, и часть моей веры переместилась от моего католического воспитания к моему собственному разуму и чувствам. В конце концов я просто полностью отбросил весь этот контекст, и за неимением лучшего контекста, стал атеистом.

Я начал последний год обучения в католической школе, будучи 17-летним атеистом. Ирония, да. В начале я не знал чего ожидать, но вскоре обнаружил что контекст атеизма даёт мне огромную силу. Сбросив все свои старые убеждения, я будто проапгрейдил, или обновил, свой мозг. Я мог думать гораздо яснее, а мой мозг работал гораздо сильнее. Я также чувствовал что значительно в большей степени управляю собственной жизнью, чем когда-либо раньше. Без веры в Бога, я принял на себя полную ответственность за свои жизненные результаты. Учиться в школе мне было легче чем когда-либо, несмотря на то что я посещал самые сложные занятия. У меня так хорошо шло дифференциальное исчисление, что учитель дал мне специальный экзамен, отличающийся от заданий для остальных. А один раз мой учитель физики зашёл ко мне перед школой и попросил меня показать ему, как решается сложная задача по физике. Математика и естественные науки так легко давались мне, что я начал искать новые способы чтобы испытать себя. Я пробовал делать всё домашнее задание на малюсеньком кусочке бумаги, писал его мелками на обороте пачки чипсов, раскрашивал цветными карандашами графики в полярных координатах и превращал их в произведение искусства. Люди считали меня немного чокнутым, но я в основном делал это чтобы сохранить интерес к предмету, так как сами задачи не представляли для меня ни малейшей трудности. Вы ничего не знаете в жизни, если вам не приходилось брать интеграл цветными мелками 🙂

Я не скрывал того факта что я атеист, поэтому на уроках религии я изрыгал непереваренную информацию, необходимую для отличной оценки, но когда проходили открытые обсуждения вопросов, я подходил к ним с атеистической перспективы. Я благодарен иезуитам за то, что они были так либеральны и терпели моё поведение. За это я во многом доверяю им.

Моей семье всё это не нравилось, особенно тогда когда в почтовом ящике начали появляться номера журнала «Американский атеист» (обычно мне удавалось перехватывать почту раньше). Но дела в школе у меня шли так хорошо что им не на что было пожаловаться, а они не хотели открыто обсуждать мои вопросы, несмотря на то что я был бы счастлив сделать это. Тем не менее они продолжали заставлять меня ходить в церковь, и я некоторое время терпел это, так как знал что в течение года всё равно уеду. В конце концов я начал сидеть в другой части церкви, что давало мне возможность выскользнуть на улицу, погулять и вернуться перед окончанием. Но однажды месса закончилась раньше обычного, и я вернулся слишком поздно. Моя семья была уже в машине и видела, как я иду по улице. Ой-ой-ой. Они уехали без меня. Но вместо того чтобы идти две мили домой пешком, я гулял весь день и вернулся после полуночи. За исключением свадеб и похорон, это был последний раз когда я ходил в церковь.

Несмотря на эти конфликты, мой последний год в школе без сомнения был моим лучшим годом. Я с отличием закончил все предметы и меня приняли в шесть колледжей по специальности «компьютерные науки»: Калифорнийский технологический институт, Университет Калифорнии в Лос-Анджелесе (с частичной стипендией), Университет Калифорнии в Сан-Диего (с полной стипендией), Университет Калифорнии в Беркли, Университет Карнеги Меллона и Клермонтский колледж Харви-Мадд.

Я выбрал Университет Калифорнии в Беркли, так как в то время их программа по компьютерным наукам имела наивысший рейтинг в стране. Я был очень счастлив уехать туда и стать наконец самому себе хозяином. Осенью 1989 года я переехал в Беркли и поселился в общежитие для новичков.

Затем стали происходить странные вещи.

Иуда

В Беркли мой атеистический контекст получил дальнейшее развитие. Меня больше не окружали католики, и я повстречался со множеством интересных людей с самыми разными системами убеждений. Я быстро завёл новых друзей, которые были очень умными людьми, причём некоторые из них были готовы с удовольствием обсудить природу реальности. Я думаю, что моё католическое воспитание было похоже на сжатую пружину — как только я оставил окружение которое удерживало пружину в сжатом состоянии, то немедленно перелетел в другой конец спектра. Но я зашёл в этом слишком далеко. Я не только отбросил свои старые религиозные убеждения, — вместе с ними полетело все моё понятие морали. Я был похож на парня из рассказа Марка Твена «Факты о недавнем карнавале преступности в Коннектикуте», в котором говорится о человеке, который убил свою совесть.

Я увлёкся вещами, которые были прямо противоположны моему восп??танию. Я полностью потерял интерес к учёбе и очень редко появлялся на занятиях. Мне было наплевать на оценки. Почти каждую неделю я ходил на вечеринки и напивался там; однажды я пил 14 раз подряд и утром совершенно не помнил как я добрался до кровати. Мне пришлось спрашивать друзей о том, что же происходило прошлой ночью. Я совершенно уверен, что до 21 года выпил алкоголя больше, чем после (а сейчас мне 34).

Я также часто стал воровать в магазинах с открытых прилавков или выносить товар неоплаченным, например под одеждой. Первый раз я сделал это просто как вещь, которую я никогда не делал раньше, и никогда не мог сделать, будучи католиком. Это было как задача, которую необходимо сделать «для галочки». Но вскоре я подсел на эмоциональный всплеск адреналина, сопровождавший эти поступки, и начал делать это всё чаще и чаще, в конце концов дойдя до нескольких раз в день.

Я практически никогда не воровал вещи для себя. Я отдавал большую часть того что я украл другим людям, или просто позже выбрасывал в мусорку. Примерно в конце первого месяца первого семестра, меня арестовали. Испытательный срок 4 месяца. Я притормозил на неделю и снова вернулся к своему занятию, хотя и стал более осторожен. Через неделю после окончания испытательного срока меня снова арестовали, и это вылилось в 40 часов общественно-полезных работ. Я выполнил работу и вскоре снова стал воровать. Но я значительно улучшил свои методы, и поймать меня стало гораздо сложнее. Несколько раз я был на волосок от провала, но это лишь придало мне больше уверенности.

Я так привык к этому поведению что мог воровать с недрогнувшим сердцем. Страха не было. Поэтому мне приходилось увеличивать дозу. Вначале я ставил небольшие цели, например понять сколько больших шоколадок я смогу порассовывать по карманам за один раз (13), или же украсть все бутылки белого из студенческого магазина за один день (более 50 бутылок). Затем я просто раздавал шоколадки и вино друзьям-студентам.

Я плохо учился и в университете также был помещён на испытательный срок. Они делают это, когда вы не показываетесь на занятиях. Хотя не могу сказать чтобы меня тогда это сильно волновало.

Но дела из плохих стали ещё худшими когда я встретил одного студента, который был таким же морально разложившимся как и я, и мы быстро стали друзьями. Я прекратил (рискованное) воровство из магазинов, и вместе мы спланировали и осуществили кражу с участием двух человек, в которой шансы попасться были очень малы. Схема срабатывала раз за разом, и мы оба начали получать небольшие, но настоящие деньги. Для соблюдения безопасности и исключения повторения в одном и том же месте мы расширили радиус наших действий далеко за пределы Беркли, почти на 100 миль от Сан-Франциско до Сакраменто и Фресно. В течение года мы постепенно довели денежное выражение каждой кражи до величины, вполне попадающей под определение «кража в крупных размерах» (в то время любая кража более $400). Я думаю, наш рекорд в денежном эквиваленте составил $2400 за выходные.

Не надо было этого делать

В конце концов я попался снова, на этот раз за кражу в крупных размерах. Плохо. Перед арестом я обнаружил что из-за моих предыдущих проступков в случае обвинения в крупной краже мне светит два года тюрьмы. Совсем плохо.

И что ещё хуже, меня арестовали в Сакраменто, в двух часах езды от Беркли. Но мой партнёр не мог ждать, слоняться и светиться сам, поэтому он уехал обратно. Я застрял в окружной тюрьме из-за выяснения личности. Я никогда не воровал, имея при себе документы и сразу сообщил полиции одно из моих многих фальшивых имён, но они конечно же не поверили и мне пришлось сидеть в камере пока они по отпечаткам пальцев выясняли кто я такой.

Итак, я был там… 19-летним, сидя в тюрьме в ту самую субботу, в которую проходил финал кубка США по американскому футболу 1991 года. И в ожидании того что я на два года потеряю свою свободу.

БАБАХ!

С таким звуком обрушилась на меня реальность. Первые несколько часов я был в шоке, не в состоянии связно мыслить. Может быть, это из-за одежды оранжевого цвета. Но так как делать было нечего, только сидеть и думать в течение неопределённого времени, то я снова начал задавать все эти глобальные вопросы. Какого чёрта я тут делаю? Я ли это на самом деле?

Но сейчас мои ответы были совсем другими. Я понял, что этот контекст был совершенно неправильным. Я покорился тому, что мне придётся провести следующие два года в тюрьме, но кроме того я знал что изменился навсегда и что такой образ жизни окончен. Два года в тюрьме… это будет болезненным уроком. Но по крайней мере я выучил его. У меня ещё не было полного контекста для замены, но я начал сажать его зерно. Это зерно представляло собой понимание того что независимо от того насколько плохи дела казались сейчас, в будущем они могут улучшиться. Я знал, что в конце концов оправлюсь и вернусь в нормальное состояние. Может понадобиться несколько лет чтобы снова встать на ноги, но я был уверен что смогу пережить это. В то время я бы не стал его так называть, но это был момент когда во мне поселилась идея личностного роста. Это была мысль о том что как бы плохи ни были дела прямо сейчас, у меня остаётся способность перерасти неприятности и в будущем оказаться в лучшем положении. Эта мысль была всем, чем я владел, но её было достаточно чтобы позволить мне выдержать.

Через три дня меня освободили. Им удалось установить мою личность. Мне назначили дату суда и отпустили, с обвинением в уголовном преступлении — краже в крупных размерах. Скоро наступал закат. Сперва я прошелся вокруг здания и сада Капитолия в Сакраменто, просто наслаждаясь свежим воздухом — я был счастлив что у меня есть ещё несколько месяцев свободы. В камере очень скучно, а ведь я был всего в окружной, а не федеральной тюрьме. К несчастью, у меня на повестке дня стояла более насущная проблема. У меня не было документов, только 18 долларов наличными и мне надо было проехать 120 миль, чтобы добраться домой. Мне повезло, я смог сесть на последний автобус до Окленда всего за 16 долларов и оттуда мой (бывший) партнёр отвёз меня домой.

Возвратившись в свою квартиру, я нашел в ящике письмо из университета, извещающее что меня исключили. Они делают это, когда ваш средний балл начинается с десятичной точки.

Разбитое обвинение

Несколько последующих месяцев в ожидании даты суда я провёл в депрессии. Я не делал ничего стоящего. Я много спал, подолгу гулял, и просиживал часы за видеоиграми. Тяжело ставить цели, когда знаешь что скоро попадёшь в тюрьму.

В конце концов я получил адвоката и встретился с ним чтобы обсудить моё дело. Прежде чем я успел открыть рот, он сказал: «Ну, я просмотрел ваше дело, и так как это ваше первое правонарушение то я почти уверен что нам удастся свести его к мелкой краже, то есть вам будет грозить некоторый срок общественной работы, и то если мы не будет оспаривать приговор. Я в отличных отношениях с окружным прокурором, поэтому я практически уверен что он согласится. Я настоятельно рекомендую против ведения процесса, так как улики против вас очевидны, и вы были взяты с поличным.» Первое правонарушение? Как это? Мой мозг тут же заполнили мысли типа, «Почему он думает что это моё первое правонарушение? Разве о не знает о предыдущих? И если он думает так, будет ли считать так же весь остальной суд? Исправить ли мне это упущение моего адвоката?» Обдумав всё это в голове в течение нескольких секунд, я решил что мне лучше всего держать свой чёртов рот на замке. Это могло обернуться против меня, но могло и сыграть мне на руку. Я рассудил, что в наихудшем варианте мне придётся иметь дело с разгневанным адвокатом. Но наилучший вариант был настолько хорош, что я не мог упустить его. Крупная кража была уголовным преступлением, мелкая кража — всего лишь проступком. Мне было просто необходимо рискнуть. Конечно, рисковать мне было не привыкать.

Спустя несколько недель мы отправились в суд. Мой план заключался в том чтобы насколько возможно держать рот закрытым, и говорить только самый необходимый минимум. Перед входом в зал суда я просмотрел основные материалы дела. Они действительно правильно установили мою личность, но в деле содержалось и моё фальшивое имя. Упоминания о предыдущих правонарушениях не было. Всё, что я мог предположить — кто-то напутал и искал прецеденты, основываясь не на моём реальном имени, а на фальшивом, несмотря на то что дело попало в суд с моим настоящим именем. Человеческая ошибка? Ошибка компьютера? Кто знает? Но в любом случае, одна большая ошибка.

Естественно, когда мы вошли в зал суда (место которое становилось мне всё более знакомым), суд остался при убеждении что это первое правонарушение и отнёсся к нему соответственно. Я не стал оспаривать сниженное обвинение в мелкой краже и получил 60 часов общественных работ. Я отработал эти 60 часов как на самой лучшей в мире работе, зная что они могли превратиться в 17520 часов.

У меня кружилась голова. Что только что произошло? Следующие два года снова были моими.

Снова время строительства

Вскоре я переехал обра??но в Лос-Анджелес, устроился на работу мелким продавцом за 6 долларов в час, и стал посещать какие-то пустяковые занятия. За прошедшие пару лет я испытал достаточно возбуждения, и хотел просто немного насладиться тихой нормальной жизнью… какое-то время побыть вне зоны действия радара. Я разыскал старых школьных друзей, которые учились в Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе, и иногда зависал в их общежитии, но обычно сторонился вечеринок. Я много играл в летающую тарелку, гольф, теннис и компьютерные игры (особенно приключенческие серии фирмы Sierra, которые были популярны в начале 90-х). Я старался вести очень простую жизнь. Я проводил много времени, анализируя своё поведение в Беркли и желая хорошо понять его, чтобы не позволить себе когда-нибудь снова встать на этот путь. Но я думал обо всём этом сам и ни с кем не делился своими мыслями.

Я знал что мне предстоит осуществить значительные личные изменения, но я также знал и то что мне нельзя идти назад. Мораль и убеждения, в которых меня воспитали, были разбиты, но жизнь без чувства совести я тоже не рассматривал в качестве возможного варианта. Была ли необходима вера в Бога для жизни по кодексу этики?

Я осознал, что несмотря на всю кажущуюся негативность моего опыта, он также навсегда изменил меня в лучшую сторону. Пройдя через эти испытания, я разблокировал доступ к части себя, которая прежде спала — к своей смелости. Хотя я и совершил много глупостей, для их совершения нужно было немало смелости. Я раз за разом учился действовать вопреки страху. И этот урок остался со мной. Так как я уже стоял перед перспективой попасть в тюрьму, то любая неудача, приводящая к менее негативным последствиям чем тюрьма, уже не пугала меня. По сей день у меня практически нет страха неудачи. Я просто говорю себе: «Эй, если это не доведёт меня до тюрьмы, действительно ли это так плохо?»

Конечно, мне предстояло научиться совмещать эту смелость с некоторым чувством морали и здравым смыслом. Поэтому на протяжении этого года тихого отдыха я постепенно смещал мой контекст чтобы создать новый личный этический кодекс, который бы вёл меня. Но я построил его не на религиозной основе, а более гуманистическим образом, и ввёл в него такие ценности как честь, честность, прямота, скромность и рациональность. Это был очень осознанный и целенаправленный процесс перестройки, который должен был продолжаться как минимум ещё несколько лет. Но даже в самом начале его, в 1991-1992 годах он дал мне некоторую стабильность и постепенно стал моим наиболее сильным контекстом, вплоть до настоящего времени. Мне потребовалось совсем немного времени чтобы понять что приобретённая мною смелость может стать мощным активом, если я научусь разумно использовать её.

Я был готов к новым вызовам.

Бояться нечего

Осенью 1992 года я решил вернуться в колледж, начав с самого начала. На этот раз я направился в Университет штата Калифорнии а Нортридже. Программа по компьютерным наукам не изменилась за прошедшее время, поэтому для поступления мне надо было просто подать заявление. Я поселился в общежитии в 21 год. Но я был уже не тем человеком, которым я был в 18. В религиозном смысле я по прежнему оставался атеистом, но теперь мною руководила имеющаяся у меня сильная коллекция личных ценностей. Я хотел понять на что я способен и что эти новые ценности смогут для меня сделать, особенно целостность и прямота. Я навсегда перестаю обманывать, воровать и пить. Для меня всё